КАТАЛОГ ТВОРЧЕСКИХ РАБОТ

Новые байки капитана Коба и страстные ночи Пляжтополя
Часть первая «Пал Плыч» 

Аппарат

Все началось внезапно. Мокрое Солнце, пуская пары облаков, выкатилось на восточную часть горизонта, зацепилось лучами за грузовые краны в порту и вместе с ковшами, полными угля и пыли, медленно поползло в сторону Зенита. Бухта еще спала и нежилась в объятьях причалов, но жирные бакланы уже начали орать над потрохами рыбы, выброшенными за борт поваром Галиной Нескажук, прозванной за очень пышные формы тела и высоченный рост Аппаратом.

Прозвище появилось, как часто бывает, случайно, когда Галина поставила отваренные мослы в большом тазу возле камбузного иллюминатора для раздачи вечно голодным матросам и мотористам. При этом она сообщила, что она не аппарат, чтобы готовить мослы всем сразу, перепутав слова аппарат и автомат. Этого ей хватило для получения технического прозвища.

В то же время, когда Нескажук выносила пищевые отходы, капитан судна Пал Палыч поднялся с кормовой стороны надстройки на навигационный мостик. «Судя по восходу, день обещает быть добрым, завтрак был славным», -подумал он, достал трубку и закурил «Клан». Трубка задымилась.
«Но не все так хорошо, когда так кажется, бывает и хуже хорошего». Это крылатое выражение боцмана Порфеныча буфетчица Галина не знала. Не могла она также подозревать и думать, а думать Нескажук не очень любила, что из-за кормовой лебедки правого борта в восемь часов утра за ней следит зоркое око нового первого помощника капитана Семена Глыбы. Он же комиссар, он же помполит или проще помпа, выразил свое недовольство произошедшим загрязнением окружающей среды:
- Тут у вас что? Помойка? Почему выбросили за борт отходы?
Надо сказать, что Глыба прибыл на рейд поздно вечером с пограничным катером и успел познакомиться только с капитаном Пал Палычем и боцманом Порфенычем, который его встречал у трапа. Прислали Глыбу внезапно по распоряжению кадров и парткома для важного дела. «Очень, повторяю, очень важного», -уточнил по радиотелефону инспектор по кадрам. Старый первый помощник Утюг заболел еще месяц назад и покинул борт в предыдущем порту.
- А у вас писяк на глазу не вспухнет? - парировала Галина-Аппарат.
- Какой писяк? Тут у вас что? Что за разговор такой тут у вас?
- Писяк ветром надувает при подглядывании за честными женщинами. И что за привычка глазеть через щель в лебедке на женские части тела?
Глыба вскипел. Весь напрягся от такой наглости. Отставной полковник пограничных советских войск не мог иметь писяк, надутый ветром через щель!
- Как вас зовут? Что значит «на части»? Прошу зайти ко мне в каюту!
- Я к незнакомым без пригласительного в каюты не хожу. Чо, не ясно, что ли?
- Да тут у вас! Тут...
Но было поздно. Галина хмыкнула и исчезла за дверью камбуза.

ХХХ

В начале восьмого Глыба позвал к себе в каюту боцмана Порфеныча, который делал по-быстрому обход судна, и Глыба буквально ткнулся ему носом в живот, ибо рост у Глыбы был небольшой, а боцман был очень велик.
- Доброе утро. Скажите, Порфеныч, тут у вас, что это у вас тут на корме - помойка?
- Порфенычев, - сказал Порфеныч.
- Что? Я не понял.
- Фамилия моя - Порфенычев.
- Значит, Порфеныч Порфенычев.
- Да нет. Только фамилия - Порфенычев.
- Так вот. Тут у вас что, понимаете! Хамит девушка. Кто такая? Как фамилия?
- А-а, мам моя. Понял! Нескажук.
- Что значит не скажете? Тут у вас что? Без фамилий или не знаете?
- Фамилия Нескажук.
- Нескажук! Клички какие–то тут у вас!
- Почему клички? Я Порфенычев, она Нескажук. Все просто, мам моя.
- А что тут у вас за «мама моя» через слово?
- Это чтоб не крыть по матери, к слову, так сказать. Привычка, мам моя, маму вспоминать. Полезно.
Глыба тяжело вздохнул. Попросил разобраться. Порфеныч ушел, потирая нос, про себя повторяя: «Тут у вас, тут у  нас? Что у нас тут, у вас там, а у вас тут то, что у нас там, мам моя? Просто охренеть можо».

ХХХ

После завтрака Глыба был приглашен к капитану в каюту. В просторной каюте из трех помещений была мебель красного дерева, стол покрыт зеленым дорогим сукном под стеклом, мягкие диваны и кресла создавали атмосферу уюта и покоя, у двери в спальню висели дорогие шторы-гобелены, в кабинете пахло кофе и табаком. На переборке в темной рамке висел портрет Леонида Ильича Брежнева. По всему подволоку, словно в летнем одесском дворике, вился дикий виноград. Пал Палыч предложил Глыбе дорогую сигару.
- Заграничные? Уважаю. Ну тут у вас! Прямо сад! – восхитился Глыба. – Вижу, дорогие   сигары. Для богатых.
- Да что там говорить. Одно слово -кубинские. Сам выбирал. Насладитесь кубинской.
Сели. Закурили. Помолчали минуту.
- А что у вас генсек Брежнев как в траурной рамке? Нехорошо как-то получается, - выдал вдруг Глыба.
- Так это так из парткома прислали вместе с наглядной агитацией, - парировал Пал Палыч и добавил, - Может это у них что-то попутали?
Глыба встал и подошел к портрету, потрогал его и облегченно вздохнул:
- Да, конечно, я ошибся. Тут у вас серый цвет.
- Понятное дело, что серый. Черный из парткома рано, - ободрил его капитан.
Затем оба внимательно изучили судовую роль. Пал Палыч давал кракие характеристики каждому члену команды.
- Тут у вас зверинец какой-то, - изрек Глыба и прочитал, - Козлов, Быков, Ежов, Карасев, Нескажук...
- А почему Нескажук «зверинец»? - сильно удивился Пал Палыч.
- Да она как лошадь! Под самый потолок ростом!
- Эт точно, а вот и Зябликов еще, - замял тему капитан. - А что вас так экстренно к нам прямо на рейд? Не могли подождать до момента швартовки? Или что-то случилось? Мне ничего так толком и не сказали.
- Вот это вопрос! Вот это хороший вопрос! - Глыба встал. - С вашего позволения? - пошел и закрыл дверь каюты. Посмотрел по сторонам, словно кто-то мог быть еще рядом. - Тут у вас, Павел Павлович, вот что!
На стол капитана легла длиной сантиметров тридцать коробочка в пестрой упаковке.
Пал Палыч прочитал почти по слогам: «Протес ресиновый полавого мужеского члена. Аппарат много раз использования. Сделана в Карее».
- Во дела-а? -оживился Пал Палыч. Достал из коробочки инструкцию и «протес».
Размеры поразили бывалого капитана.
- Что-то невероятное. Ну у нас есть матрос Медведков, знаменитый размером среди портовых тальманщиц, но и он не имеет такого «протеза».
- А вы откуда знаете про размер? - удивился Глыба.
- Так его же, ежмать, вся Одесса и Балтика знает, засечки стоят в пивных на столах, -уточнил капитан. - Да-а, ежмать, аппарат, одним словом. Инструкцию читать будем?
- Я думаю, что не надо. Тем более, что я ее уже пять раз прочитал, - парировал Глыба.
Но Пал Палыч уже заглубился в чтиво. Несколько раз хихикнул и вдруг возмутился.
- Что за гадость? Во проклятые буржуи!
- Что тут у вас? В каком месте?
- Да вот: «В отдельные тяжелый случаи надо мочить протес или масать крэмом или салом!»
- Не может быть? - почти выхватил инструкцию из руки капитана Глыба.
- Вы же пять раз читали? Почему салом? Дурь заморская! Ну и что дальше? Что это все значит?
- А значит это, Пал Палыч, что был задержан сменный моторист с вашего судна во время вашего последнего захода с дюжиной таких аппаратов. Есть сведения, что подобные аппараты тут у вас имеют и другие члены команды и в нетоварных количествах. Тут у вас что? Членовоз какой-то? Надо решить, что и как до захода в порт.
- Как вы сказали? В нетоварных? А как это определили? Кто-то уже торговал и не пошло?- Пал Палыч приподнял протез повыше ближе к свету. В дверь постучали. Пал Палыч вздрогнул, осознав подсознанием, что может произойти!
Он хотел прокричать: «Подождите!» , но... дверь открыли.

ХХХ

В каюте старпома Карасева, он же Иваныч, сидели трое. Сам старпом, Санька Шатулин и боцман Порфеныч. Карасев восседал на большом кресле из красного дерева, которое он получил в Нигерии, когда поймал агента и стивидора на воровстве сахара в мешках. Чтобы не попасть в лапы местной зверской полиции, оба вора были вынуждены уговаривать Иваныча и, в конечном итоге, откупились уникальным креслом. Иваныч полицию не вызвал, но сахар забрал. Боцман и Санька сидели за большим черным столом. Пили кофе.
Санька был классным матросом и классным артельным, способным в любом потру, даже в самой «голодной дыре», найти хорошие продукты и дефицит. Все любили Саньку, и даже иногда боцман Порфеныч, когда Санька выделял ему «по блату» хорошую колбасу и водку в тайне от начальства. Любила Саньку и Галя Нескажук. Сильно и страстно. Всей своей открытой душой и нежным аппаратом. А вот за это Порфеныч не очень жаловал Саньку. Ворчал: «Вот подлец! Опередил, мам моя! Овладел до срока Аппаратом пострел мелкий».
Санька и боцман спорили.
- Не говори дурь, мам моя! Скажите ему, Иваныч!
- Точно тебе говорю. Смотрю, Палыч сидит весь возбужденный, а в руке у него член половой ...ну огромного размера. Сантимеров тридцать!
- Скажи еще полметра, мам моя! Замолчи, пока не дал по башке!
- Иваныч, - настаивал артельный. - Ну зачем мне врать-то! Позвоните мастеру!
- Ну? Ну и что я спрошу? - удивился старпом. - Спрошу: «Пал Палыч, почему вы показывали член помполиту? Так что ли?» Ты вот что! Кончай травить. Во первых, от тебя пивком потягивает, а еще впереди швартовка, и, во вторых, ты должен зайти из вежливости к помполиту. Спроси, мол, так и так, что нужно? Не надо ли принести минералки, пива, огурчиков и прочего, но спиртное, учти, только через меня. Давай, зайди к нему перед обедом. Короче, иди, фантазер!
- Придумал тоже, - подлил масла в огонь Порфеныч. - Член в руке у Пал Палыча. Дурак ты, Санька!
- Да я мамой клянусь, Порфеныч. Зря, вы так,- Санька вышел.

ХХХ

К полудню небо раскалилось. Солнце лениво смотрелось в мутное зеркало залива. Водоросли и тина благоухали, пахло мазутом, и даже чайки не желали отрываться от воды. В глубине гавани происходили перешвартовки судов, сновали то и дело буксиры. Несколько раз капитана вызвали на мостик на переговоры с берегом, но каждый раз не затем, чего все ждали. В порт не заводили. Судовой народ был в томлении, и даже сплетня о том, что мастер и помполит что-то делали в каюте с предметом, похожим на фалос, не вызвала нездоровой реакции. Над Санькой слегка посмеялись, да и только.
- Охренел без баб полностью парень, мам моя! - сообщил по этому поводу боцман во время перекура у кормовой лебедки.
Около половины двенадцатого перед обедом артельный Шатулин решил выполнить распоряжение старпома зайти к новому замполиту, чтобы выяснить его пожелания по дефициту. По дороге из кладовых Санька заглянул на камбуз. Там он получил очередное огорчение и даже нарычал на Галину. Аппарат тоже была в курсе и не забыла, как и все прочие, поинтересоваться подробностями встречи артельного с интимным органом.
- Санька, ты смотри не забудь в следующий раз сделать фотографию! - сказала она. - Это ж чудо какое! Я ж должна хоть разом подивиться такому хрену. А? Для книги рекордов «Гинесса»! Ха-ха-ха!
- Ну ты еще туда же! Не вру я! Ну! Ну пойми, что это на самом деле так было. Да ну вас! Надоело!
Санька решительно вышел из камбуза, поднялся на следующую палубу и постучал в дверь первого помощника капитана. Никто не ответил. Санька приоткрыл дверь, заглянул в каюту, спросил.
- Разрешите войти? Есть кто? Товарищ Глыба?
Снова никто не ответил. Но пред тем, как закрыть дверь, артельный вдруг присвистнул. Удача ему улыбнулась. Сомненья пропали мгновенно. Да, это была редкая удача, чтобы отомстить всем, кто его обижал и не верил. И особенно противному Порфенычу.

ХХХ

Глыба попросил собрать экипаж после вечернего чая. Собрались все, кроме Пал Палыча и вахты. Пал Палыч ходил на собрания один раз за рейс, чтобы «подвести итоги общего дела». Выступление он всегда начинал одинаково «Ну что ж, дорогие сэры, будем готовиться к шухеру», имея в ввиду приход в советский порт приписки, где всем морякам не давали покоя проверяющие всех мастей. По этой причине старики экипажа иногда называли его Сэр, вместо традиционного Мастер.
Скуки ради, народ жаждал встречи с новым помполитом, чтобы хоть как-то убить время до захода в порт. Но, главное, к этому моменту Глыбу уже окрестили с подачи боцмана Тутувасом Первым. Теперь каждый собственными ушами возжелал услышать центральную фразу дня «Тут у вас». Товарищ Глыба, он же Тутувас Первый, вошел в столовую команды решительно и даже грозно. Его роковая речь была недолгой, но по своей мощи эта речь затмила даже всем известную на флоте речь помполита Сапога в Мавритании о роли мыла в судьбе экипажа советского морского судна, когда тот начал говорить об экономии мыла в душевых, а закончил работой Ленина «Как организовать соцсоревнование».
- Товарищи! - начал Глыба. - Я вас, я ваш новый помполит Глыба Семен Захарович.
Пауза. Народ жидко захлопал в ладоши. Кто-то даже в глубине столовой тихо ляпнул: «Со свиданьецем!» Но Глыбу это не сломило.
- Товарищи! Тут у вас, - народ зашелестел языками, - тут у вас, прямо скажем, до захода в порт надо решить, как делать досмотр судна. А посмотреть есть что, и все тут у вас может быть. Но это не главное. Не главное.
Было видно, что Глыба взволнован. Было видно, что он вдруг потерял главную мысль.
- Было бы не так смешно, если бы не так печально. Мы моряки. Море есть море, товарищи. Мы с капитаном тут у вас обсудили, что на судне есть проблема еще с прошлого рейса, и она, как бы сказать, прямо связана с темой интима. Я, как бы это мягко сказать… - Семен Захарович мялся и почти мямлил, так как в столовой были две женщины. - Я бы сказал, что тут у вас есть так называемый аппарат. Аппарат многоразового пользования. Я думаю, что вы понимаете, о чем я говорю. И ясно, что тут у вас есть и честные, стойкие люди, коммунисты, но многие тут у вас связаны с аппаратом, и даже я бы сказал с аппаратами.
Гробовая тишина вдруг воцарилась на судне. Казалось, что идет цунами. Народ уставился на Нескажук.
- Мы не должны допустить провоз Аппарата в порт. Я уверен, что многие хотели бы спрятать аппарат и донести до дома, но тут у вас не все понятно. И это не главное. И еще. Скажите мне, если вы честные люди, кто увел аппарат из моей каюты? Тут у вас что - банда или команда тут у вас? Резиновый аппарат для инвалидов, а вы здоровые мужчины, и это страшное нарушение устава. Всех прошу понять и проявить сознательность, прошу предъявить аппарат или аппараты, если они у вас есть... Скажите, Порфеныч?
Настал звездный час Порфеныча. Ради такого мгновенья стоило бороздить моря двадцать шесть лет, три месяца и два дня! Народ сделал глубокий вдох. Мир моря дал свободу людской стихии.
- А пусть Санька предъявит! - гаркнул Порфеныч.
Дверь камбуза за Галиной вошла в переборку с такой силой, что все пригнулись, остерегаясь отскоков от металлических частей двери. Глыба обмер без понятия, что произошло. Народ рухнул от смеха на палубу.
- Я требую, чтобы аппараты были найдены досмотровой группой и были у меня на столе через тридцать минут. Я требую вернуть украденный у меня аппарат! – возмутился Глыба.
Команда упала от смеха в обморок и расползлась по переборкам в каюты.

ХХХ

Ближе к вечеру сообщили, что в районе ужина судно поведут в порт. После происшествия с аппаратом обиженный и озлобленный Глыба закрылся в каюте. Ему уже сообщили, в чем была причина смеха, и получилось так, что вместо серьезной речи и подготовки экипажа к досмотру судна на предмет наличия контрабанды, он - Глыба - выдал судовой анекдот. Кто теперь будет что-то слушать в парткоме? Провал с самого начала.
В каюте механика Подорожного-Ладынского обсуждали, что делать и как спасать виновника анекдота. Санька Шатулин принес бутылку вина в каюту второго механика, с которым он дружил уже много лет.
- Что делать, Саныч? - уже не на шутку испуганный возникшим делом спросил Санька.
- Что делать, что делать? А на кой хрен ты, «тут у нас», взял этот хрен из его каюты? На кой хрен, мне скажи?
- Так мне никто не верил, понимаешь? Я бы так не взял! Но все смеялись надо мной, и ты тоже! Я ж не думал, что он народ будет собирать сегодня. Я думал...
- Да замолчи ты, - обрезал его Ладынский. - Теперь все: и премия, и отпуск мой, и все аппаратом накрылось!
- А что твой отпуск?
- А кто должен был делать досмотр? Моя группа на этой палубе. Не понял еще?
- Так, - решительно сказал Угрюмов. - Я как секретарь парторганизации решу вопрос. Давай протез.
Угрюмов взял резиновый аппарат и вышел из каюты. Заглянул на камбуз. На камбузе никого не оказалось. Только поварские котлы густо курили перед ужином. Угрюмый решительно подошел к плите.

ХХХ

На капитанском мостике царила обычная предшвартовная обстановка. Пал Палыч ворчал.
- Как дело к ужину - так швартовка. Козлы да и только. Просто козлы!
- Пал Палыч, - вклинился лоцман, - ты про козлов очень даже зря.
- Отчего же зря, если козлы!
- А кто просил вчера меня по радиотелефону завести ближе к вечеру около 20.00?
- Кто, кто просил? - Пал Палыч замолчал. Лоцман прищурил глаза, хмыкнул.
- Кто-то просил, - пошел на попятную капитан. - Вот и допросился. Все равно все там у вас козлы! Правильно, Борис? – обратился он к рулевому.
- Так точно, Пал Палыч, но мне приятно. Родственники мне близки.
Тут только Пал Палыч вспомнил, что Борис Козлов имеет в виду. Потер нос. Глубже затянулся сигарой. Сменил тему разговора.
- Вы, Семен Захарович, не сокрушайтесь. Все вопросы решим, - успокоил он Глыбу. – Конечно, все это неприятно, но я лично хорошо знаю и начальника таможни, и не последний человек в пароходстве. Встретим как следует комиссию, пограничников, угостим по-товарищески. Решим вопрос. Вы, пока идет швартовка, осмотрите палубы надстройки. Ну, а с Аппаратом, извините, прокол. Разве я вам не сказал, что ее так зовут?
- Удобно ли с угощениями, - заволновался помполит.
- Удобно, удобно, угостим как следует. Все в руках Аппарата. Она готовит отлично.
Рулевой Козлов захихикал.
- Отставить на руле! - рявкнул Пал Палыч. Так держать!

ХХХ

Солнце тихо скатилось на западную часть горизонта. Легкая прохлада коснулась палуб и бортов и повисла на швартовых канатах. Швартовка прошла организованно. Шустрая и опытная команда сработала отлично. Трап подали с кормы.Со стороны зернового причала чинно шла погранично-таможенная комиссия. Во главе оной шел капитан пограничных войск товарищ Кусаренко в огромной зеленой новой фуражке, которая радовала всех цветом добра и начала движения. Рядом с ним в предвкушениии хорошего ужина шел небольшого роста начальник таможни Захарян в окружении вооруженных бойцов. Ничто не предвещало беды. А беда уже тихо вошла на камбуз. Галина грубо оттолкнула Саньку и подошла к котлу.
- Сказала отвали, так и отвали! Ты, ты виноват! Дай закончить ужин.
- Галю, дорогая, не гневись на молодца. Вот ты ругаешься, а на самом деле все уже позади. Ты ж знаешь, как я тебя люблю и готов на все, «мам моя», даже на подвиг!
При этих словах Нескажук опустила огромный половник в котел, зачерпнула щи и вдруг сильно вскрикнула.
- Что это , Саня?
Санька тоже вздрогнул. Поперек половника, раскачиваясь и слегка извиваясь, висел резиновый аппарат! Он сильно разбух от кипятка и был, как живой.
- Убери эту гадость!
- А-а! - также возопил Санька, взяв раскаленный аппарат в руки.
Захарян и Кусаренко обмерли у трапа от этого крика. Вооруженные бойцы крепче сжали в руках автоматы! Аппарат обжег кипятком Санькину руку и полетел в открытый иллюминатор. Он ударился о комингс трюма, подпрыгнул и, весь покрытый капустой, совершил свой первый, но последний полет.
- Здравствуйте! Проходите, товарищи! Ждем. Тут у нас готов отличный ужин, - суетился Глыба. - Угостим по-товарищески!
Но никто не слушал его. Огромного размера резиновый половой член, весь в горячей квашеной капусте, со шлепком пал на новую фуражку Кусаренко. Горячая вода мгновенно достигла шеи капитана.
- Мам моя! – только и успел сказать боцман Порфеныч.
Все бросились спасать Кусаренко.
- Шо то было, хлопци? Да ще ж такое! - закричал капитан.
- Обрубленный хрен, товарищ командир!
- Шо?!
- Угостили всех по-товарищески,- с грустью подумал про себя Пал Палыч, глядя на происходящее сверху с боддека.
Порфеныч пнул протез, и тот пулей полетел в сторону причала. Упал на капот погрузчика. На складе при повороте машины аппарат полетел и упал на стол тальмащицы Захаровой, которая с криком «Насилуют!» выскочила из склада.
Через некоторое время наступила тишина, и только жирные бакланы долго клевали у ворот склада капусту на выпнутом грузчиком аппарате.
Вот такая вот история.